Классика

19 мая в костеле святых Симона и Иуды в Праге с огромным успехом прошел концерт одного из ярчайших пианистов современности Александра Гиндина. В программе прозвучали «Времена года» П. И. Чайковского и «Картинки с выставки» М. П. Мусоргского.
Каждое появление Гиндина за инструментом — священнодействие, он не просто играет — он творит. Его игра изумляет совершенством звука — едва уловимое пиано слышится в любом уголке зала. В его форте — мощь и сила целого оркестра. Пианист обладает виртуозной техникой, но, слушая его исполнение, этого просто не замечаешь, восхищаясь красотой и совершенством композиторского замысла. Поочередно, месяц за месяцем, проходят перед зрителями «Времена года». Каждая картина — законченный образ, слушатель наслаждается пронзительной глубиной музыки Чайковского, в ней слышится родное, согревающее душу. Пианист играет просто и откровенно, без лишней аффектации. Мусоргский завораживает масштабностью трактовки, ни одна нота не звучит «просто так», все подчинено единому художественному замыслу.
Слушатели, присутствовавшие в тот вечер на концерте, были единодушны в признательности большому музыканту. Крики «браво» раздавались со всех сторон, у некоторых на глазах блестели слезы.
За несколько часов до начала концерта музыкант встретился с русскими и чешскими журналистами и рассказал о своем отношении к музыке и патриотизму, ответил на вопросы журнала «Артек».

— Александр, в 2007 году вы выиграли на международном конкурсе в Кливленде. Это был ваш самый трудный конкурс, или все-таки конкурс им. П. И. Чайковского, когда вы стали лауреатом в свои семнадцать лет?

Когда я сейчас на «старости лет» собрался в Кливленд, была надежда, что будет легче. Ничего подобного. Готовился я как волк. В Кливленде было не просто. Когда человеку семнадцать лет, он еще не понимает смысла всех подводных течений и интриг. В зрелом возрасте в силу профессионального и житейского опыта уже представляешь, с чем можешь столкнуться, при этом надо быть не циником, а горячо и страстно выступать. Это одинаково непросто. По-хорошему, каждый концерт должен быть таким, как в последний раз, но он таким не является. Наш брат музыкант воспитан так, что конкурс — это что-то страшное. Это с детства впитывается в мозги и, очевидно, там крепко сидит. Поэтому конкурсы — хорошее предприятие, потому что если ты честный музыкант, есть отличная возможность хотя бы на пару недель прыгнуть выше головы, значит, ты сам себя за волосы вытащишь. Профессиональный уровень, подготовка и игра на конкурсе вздрючивает сильно.

— В Праге проходит юношеский конкурс «Кончертино Прага». В 60-е годы он был популярен в Москве. Считается ли он до сих пор престижным?

Конечно, об этом конкурсе знают. К сожалению, конкурсанты теперь — народ прагматичный, и их участие в конкурсе определяется, во-первых — величиной премий, во-вторых — количеством концертов, которые эти премии обещают. По сравнению с «Елизаветинским», Кливлендским, конкурсом Клайберна, «Кончертино Прага» не в первых рядах. Чем больше менеджмента конкурс будет давать своим участникам, тем больше хороших пианистов к вам приедет.

— А в ваши планы конкурсы больше не входят?

Нет, для конкурсантов возможности заканчиваются в 32 года, и это правильно. В Москве недавно организовали конкурс С. Рихтера, где все наоборот — с 25 лет и до смерти. Победил двадцатипятилетний пианист. Чем человек старше, тем больше сдают нервы, тем более, у себя дома, в Москве. Я был свидетелем того, как уважаемые всеми музыканты выходили и играли ужасно, их схватывала судорога оттого, что это конкурс на сцене Большого Концертного Зала, а им уже 50. Здесь и ответственность, и невозможность вернуться домой на щите.

— По каким критериям вы оцениваете музыкантов как член жюри телевизионного конкурса пианистов «Щелкунчик», проводимого телеканалом «Культура»?

Руководствуюсь своим вкусом, так как объективного в нашей профессии ничего нет, кроме объективного отсутствия таланта (потому что, если неинтересно, неинтересно для всех). Наличие таланта — вещь субъективная. Как говорят, одному нравится яблоко, другому свиной хрящик. Важно владение инструментом. Самое легкое — отсеять одно от другого, а выбрать самых лучших — трудно и невозможно. Большим плюсом является то, что международных конкурсов сейчас так много. Уменьшается роковая роль ошибки жюри. Минус — снижение цены первой премии. Раньше победителю конкурса Чайковского карьера была обеспечена на всю жизнь. Сейчас это ничего не значит, потому что конкурсы проходят практически ежедневно и по всему миру. Профессиональный и технический уровень пианистов на сегодняшний день не оставляет права на техническую ошибку. Можно быть убедительным, ярким и талантливым в своей трактовке, но найдется много пианистов, которые будут убедительны, ярки, талантливы, и играют чисто. Ошибаться в таких масштабах, как позволяли себе наши деды, нельзя, уровень слишком высокий.

— Что, по-вашему, изменилось?

— Бог его знает, ведь спортсмены тоже прыгают выше. Велика роль окружения с детства. Я даю мастер-классы в городах России, мне попадаются действительно талантливые люди, но дороги дальше у них нет. Необходима среда, жесткая и правильная конкуренция, которая двигает вперед. То, что они производят в провинции, не соответствует сегодняшнему дню в столице. В столице — другой вред. За первоначальный уровень принимается то, что было конечным результатом пятьдесят лет назад. Человек может двигаться вперед бесконечно, все зависит от воспитания и от того, кто тебе помогает. Человек может быть двадцать семь раз талантлив, но если не повезло и его не научили играть, переучивать смысла нет. Когда я оглядываюсь назад, меня охватывает ужас при мысли, скольких случайностей и поворотов судьбы мне удалось избежать, чтобы добиться настоящих результатов.

— Вы встречали в глубинке настоящие таланты, не хотелось ли им помочь?

Несколько раз я определил ребят к педагогам посильнее в более крупные города. До собственного фонда я еще не дозрел, как мои старшие коллеги. Очевидно, рано или поздно я к этому приду, ведь это нормальная человеческая потребность.

— Какое музыкальное впечатление заставило вас стать музыкантом?

Мое первое музыкальное впечатление состоялось во втором классе, мне было восемь лет. К нам приехала пианистка Смородинова, она играла пятьдесят этюдов Черни, опус 840. Я был в шоке, я даже не подозревал, что такое может быть. С тех пор Черни — моя любовь. Моя совесть успокоилась только в этом году, я «поднял» два его квартета. Считаю этого автора совершенно незаслуженно забытым, это был невероятно талантливый и плодовитый композитор. Вы вдумайтесь, у него только этюдов 840! Это означает, что до этого у него было 839 опусов! И еще одно сильное впечатление с детства — старая советская пластинка, которая со мной всю жизнь, и до сих пор я в ней не разочаровался. Это запись концерта в Большом Концертном Зале консерватории, 8-я и 14-я сонаты Бетховена в исполнении Эмиля Григорьевича Гилельса.

— Как вы приходите к новым композиторам?

Недавно я по-настоящему познакомился с музыкой Родиона Щедрина. В детстве по причине сложного языка она оставалась в стороне. Сейчас я его много играю, люблю играть, и, по-моему, неплохо получается. Мое глубокое убеждение в том, что есть определенный список композиторов, которых лучше не давать играть в детстве. В первую очередь, это Шуман и Шопен. Даже самые маленькие и технически легкие пьесы должны играть взрослые люди, потому что они написаны для взрослых людей, это не детская музыка. То, что ты прикасаешься к ним в детском возрасте, все осложняет, потом трудно «соскрести» ненужное. Сейчас вообще существует акселерация, в 12-13 лет дети играют концерты Рахманинова. Ну, сыграл он или она концерт Рахманинова, а дальше что? Мимо прошли лирические пьесы Грига, «Детский альбом» Чайковского, огромное количество замечательных пьес советских композиторов. А сонатины Диабелли и Клементи? Потом ты уже к этому не возвратишься, каждой музыке свое время.

— Какую музыку вы слушаете дома? Любите ли джаз? Как относитесь к рок-музыке?

Слушаю музыку так или иначе связанную с тем, что я играю. Классику. Потому что люблю ее. Слушаю много оркестровой музыки, вокальной, это полезно для музыкального развития. Джаз проходил стороной, я не большой его поклонник. Не хочу оценивать, но для меня в фигуре композитора и исполнителя всегда было близко драматическое начало. Джаз — музыка, которая крутится в сфере одного эмоционального состояния — легкого ничего не деланья, полуотдыха, полуработы. Мне это не близко. Один раз я играл концерт моего знакомого джазового композитора — «Вариации на тему Паганини». После премьеры он подошел ко мне и сказал: «Я никогда не думал, что сочинил такое драматичное произведение!» В рок-музыке попадалось что-то приличное, имеющее эстетическую ценность, но, к сожалению, 90% — совсем плохо. Рок-музыка связана со структурой шоу-бизнеса, где фигура артиста сведена на нет, его место на сцене может занять кто угодно. Все остальное — вопрос пиара, менеджмента, антуража и мишуры. Поэтому, звезды как быстро появляются, так и гаснут. Большой артист остается надолго.

— В детстве, еще учась в музыкальной школе, вы сочиняли музыку и даже включали свои произведения в концертную программу. Вы продолжаете сочинять?

Нет. Это ушло по естественной причине: я понял, что смогу без этого прожить. Мне кажется, если ты можешь прожить жизнь без того, чтобы сочинять музыку, лучше ее не сочинять. И так уже сочинено столько, что мало не покажется. Сейчас, в основном, пишут слабую музыку. Я общаюсь с композиторами моего возраста, они бегают за исполнителями, чтобы сыграли их произведения, даже сердце кровью обливается.

— Этой весной исполнилось 135 лет со дня рождения С. В. Рахманинова. Отразится ли эта дата на вашем репертуаре?

В следующем сезоне я сыграю 52 концерта в Америке, там всегда хотят слышать концерты Рахманинова. Буду играть его Рапсодии, Второй и Третий концерты. В Москве исполню Четвертый. Сказать, что все это в связи с юбилеем не могу, для меня каждый год — год юбилея Рахманинова. Рахманинов — моя большая любовь.

— Что для вас патриотизм?

Я люблю свой город, в котором живу, свою страну, люблю говорить у себя дома на родном языке. Я рад, когда в государственных масштабах что-то движется вперед. Несмотря на еврейскую фамилию, я считаю себя русским человеком.

— Что вам помогает настроиться на выступление?

Нет ничего труднее, чем сыграть сольный концерт в полную силу в пустом зале. Живые люди поддерживают, тем более, если они слушают. Мне кажется, сегодня получилось, и публика слушала внимательно, приятно было играть.

Фото автора и архив музыканта
Александр Гиндин после концерта с юной пианисткой Настей Столяренко