ПМЖ: ПУХ и ПЕРЬЯ

Эта статья опубликована в «Артеке» №1, сентябрь 2007

Подробнее о номере
Интересные статьи
Человек системы/популярные личности

Александр Барабанов – лидер "Артека"

Личное дело банкира (модельера)

KSENIA - чужестранка

Прикосновение к идолам

Оксфорд в тумане реалий

Частные лица современной музыки

Судьба и ремесло

Территория актуального искусства

На граффити сцене Алексей Клюйков

Золотой запас оптимизма

Влюбленный в рекламные сказки

Траектория жизни

Истина освобождения

На виртуальном ветру

Лестница в небо

Встречи под звездой

Чешско-русский дуэт

Прикосновение

Царя храни

Притяжение мечты

Розы, шипы и русский балет

Волчий паспорт

Продавцы улицы

Фрагменты киносценария

Карл у Клары

Юношам, обдумывающим житье

За пределами посредственности

Русский крест. Александр Минаев: разговор и стихи

Марина Добушева -7 0

Александр Минаев - актер театра и кино,режиссер, поэт. В данное время, невзирая на большую занятость в кино и театральных проектах, начал работу над сценарием фильма о чешских легионерах в Сибири.

Легионеры, золото, революция — все это второй план. Сама история одного старого русского червонного креста — вот сюжет. Петербург, 1907 год, рабочий район, парнишка крадет у пьяного иностранца кошелек и приносит пять золотых монет с изображением Николая II больной матери, та переплавляет деньги у ювелира в крест, в котором все — надежды на спасение, жизнь, честь и вера. То, что во мне родился этот фильм, долгое время вынашивалось и планировалось совершенно потусторонними, мистическими силами, которые материализовались в конкретных личностях. Мне попались воспоминания легионера и его жены — русской девочки пятнадцати лет, она ждет от него ребенка, и пишет дневник в поезде, которыйидет по Сибири...
Когда я стал оглядываться на историю движения белогвардейцев и конкретных путей коммуникации между русскими и чехами, я понимал, что отношения были крепки. С самого начала, с 1916 года, нас связывала духовность, духовные ценности, желание победить, желание быть независимыми и свободными, самые глубокие православные, славянские вопросы. Как свобода и другие ценности, за которые шли воевать, вдруг вылилась в кровопролитную бойню, а еще вдобавок ко всему, с претензиями и счетами, что кому, что должен и что украл, кто больше кого обидел — вот что мне кажется неглубоким и несерьезным.
Званые братья славяне уже давно не братья, а наоборот. Я говорю, как человек, который живет теперь между ними. Чем дальше, тем глубже и больше они погружаются в агрессивные идеи ксенофобии, что к русским не должно было бы иметь никакого отношения. Кричат, что их свобода зависит и тесно переплетается с тем, что была революция, оккупация... Что у них только теперь есть работа и свобода, и что, самое главное, — нет «большого брата руса», который здесь 40 лет учил, что и как. Это веками выработанный инстинкт самосохранения конкретной точки на земном шаре, конкретной земли Короны чешской. Потому что была история, и с исторической точки зрения Чехия всегда была под влиянием или под давлением каких-то огромных держав: Австро-Венгрии, Германии или России. Всегда надо было маневрировать между теми и этими, всегда надо было выбирать, кто будет паном или хозяином маленькой и в тоже время довольно важной точки в Европе и вообще на Земле.
Я не против творчества без подстилок. Я за подстилки — чтобы было с кем спать. А одно с другим очень сильно переплетается. Когда твое творчество приобретает какое-то развитие и смысл, то твоя личная жизнь начинает идти вниз, потому что не можешь обеспечить элементарными вещами семью, женщину, которая находится возле тебя. От этого возникают совершенно другие комплексы, которые убивают и творчество, и мужчину. Это чувство того, что творчество и материя в данной ситуации соперничают — что победит и на какое время. Мне кажется, это всегда отправная точка депрессиям, которые возникают, например, у меня. Но потом всегда побеждает творчество, и всегда уговорит муза, которая прилетит. И скорее найдутся аргументы работать и творить или пытаться как-то реализоваться. И опять, с большей и большей силой бьешься о ту же стену, о тот же вопрос, который превращается в стену, толщина которой просто непреодолима, потому что стареешь, а не молодеешь.
Можно сказать, что я спасенный, в чем-то, даже во многом. Друзья, которые остались в Москве, для меня не умерли, но, к сожалению, время или Москва, или обстоятельства повлияли на них. Умом я понимаю, почему они приняли то или иное решение, с которым я не согласен. Но я их не отталкиваю от себя и не считаю, что они продались. Просто такие условия, и не известно, как бы я себя повел в моментах, когда у меня возникли такие возможности, например, сниматься в «Бригаде» или в другом коммерческом проекте сомнительного характера или сомнительных исторических концепций, но зато финансово награжденных и обеспеченных. Все познается в сравнении, тем более — в нашей профессии, где ежеминутность или удача играют огромную, может быть, ключевую роль в творческом и финансовом благополучии.
Я пытаюсь разбудоражить сам в себе чувства, совесть, мысли. Ведь в этом прекрасном цивилизованном мире все слишком гладко. Иногда я пытаюсь делать это искусственным способом, который не всегда соответствует тому, что потом получается на полотне бумаги или души, или сцены, не всегда адекватен тому, что ты представлял. Пока все было подлинное — подлинно все было. Но я отчаянно хочу жить, мыслить, страдать.


Фото: Владимир Криницкий

Александр Минаев, стихи


«Поверхностными людьми я считаю как раз тех,
кто любит только раз в жизни».
(О. Уайльд)

***
Я знаю, ты меня забудешь,
Запьешь вином минулость строк,
Своею красотой осудишь
Другого на досмертный срок.

Утратит трепетность мгновенье,
А слезы в воздух воспарят,
И то, что было откровеньем,
С годами станут опошлять.

Башлять за тайны и секреты
Пропитых донельзя наяд,
Организовывать банкеты,
Менять валюты и наряд.

Обряд любви придуман нами,
Но нам его не повторить.
Сорить сердцами и делами
Во имя главного — творить.

На мне дырявая тельняшка,
Тебе по телу Кутюрье,
О, как светла она и тяжка —
Печаль в заброшенной тюрьме.

В уме проносятся обрывки
Каких-то снов, движений, лиц,
Ты добавляешь неба сливки
В остывший черный мозг тупиц.

Я знаю, ты меня забудешь,
Освободишь и тем погубишь.

***
Порывы ветра, людей порывы,
Штормит телами Москвы метро,
Мы просто обязаны быть терпеливы,
До встречи, любовь, на полотнах Мирро —
Точкой, черточкой, кляксой, линией,
Щепкой земной и небесной твердыней,
Током цветов, часовым ощущением,
Исчезновением и воплощением.

***
За ночь старею душой, не телом,
Как будто бы год в грехах.
Ты только этого и хотела,
Снимая трусы впопыхах.

Ах, как свечи горят неровно,
Муж! Жена! — смешно и условно,
Словно не дом, а крестовый поход:
Наводнение чувств, беспредел, плод...

Запретный был раньше надкушен,
Спасайте, миряне, не тело, а души.
Волос упал, а Бог не заметил,
Ты заплетала косу.

Возможно, действительно, на этом свете
Поэты всегда на весу,
Осу судьбы, как пуль рикошеты,
Не миновать. Сердца — на фуршеты.

Бьются — динь! — друг о дружку — динь! —
Я не хочу быть сегодня один
В пустой квартире на раскладушке.
Спасайте, подружки, мертвые душки.

***
Лети, печаль моя, лебедушка,
На белый город, за курган,
Где буйна-молодость головушка,
Любви желанной ураган.

Тропинки первого прощения
И искры первого костра,
Где брызги таинства крещения,
Пусть меловая, но гора.

Взмахни крылом воспоминания,
Напомни лучиком весны,
Нет в жизни дольше расстояния,
Чем искупление вины.

***
Не надо плакать, милый друг,
Слезам твоим еще не время,
Добро насильно — только бремя,
Любовь — прекраснейший недуг.

Я верю в замысел разлук,
И в атмосферу возрожденья,
Не надо плакать, милый друг,
По мере к цели приближения.

Святою музыкою муз
Пополни высохшие души
В бездарном лабиринте чуши,
Где слову предпочли укус.

Покуда сердца боль и стук
О наших снах припоминает,
Не надо плакать, милый друг,
Надежд искра воспламеняет.

Возьми стихи мои, они
Давно живут своей судьбою,
Как в полночь звездочек огни,
Что хороводом над тобою.

За все обязан небесам,
За все плачу земные дани,
Не плачь, мой друг, когда на грани
Несправедливости и сам.

Когда в плену сетей долгов,
Когда на углях искушенья,
На дне, на пике разрушения,
Под каблуками сапогов.

Мой милый друг, не плачь, храни
В себе возвышенность терпенья,
В своих молитвах помяни
О самом лучшем сновиденье.

***
Чередуется черное с белым
Оголтелой моей судьбы.
Полнолуние яблоком спелым
Над покошенной кровлей избы.

Вою с ветром, он тоже гордый,
Забери ты меня за ней.
И разбитою падаю мордой
В снег на дрожки чужих саней.

«Погоняй! Заплачу хоть тыщу...»
Кучер, шельма, сопит и ржет,
За версту чесноком и винищем
От спасителя жизни несет.

А когда на руках укусы
Заживут, перестану пить,
Из рябины браслеты и бусы
Буду каждое утро дарить.

Той напуганной насмерть птице,
Перелетной любви моей,
Только б к перьям ее притулиться,
Не гони, не суди, пожалей.

***
Вот мой мир — две гитары, три двери,
Потолок с запятою крюка,
И густая «Кровавая Мэри» —
Я дожил до своих сорока.

Стол накрыт. Все равно не будет
На спине его пир горой,
Обнаженные гроздьями груди
Месят тело, как строй паровой.

Уф-пафф, уф-пафф. Слезай. Приехали.
Не смотри на меня в упор.
В этой жизни поэты помехами,
Им по шее крыло — топор.

***

Я собственными чувствами оброс,
Как шерстью неумытой пес бездомный,
И на прямой, банальный ваш вопрос
«Зачем?» рычу, предпочитая угол темный.

Пытайте, вырывайте ногти сна,
Крутите механизм костей дробленья,
Мне все равно до слепоты ясна
Природа к женской неге поклоненья.

Бурлит вино. И хохот в никотин.
Такой аттракцион для всех бесплатный.
Годами непричесанный один.
Поэт. Заклятый.

***
Прикованный к своим больным привычкам,
Как узник-раб к тяжелым кандалам,
Я догорал, как в снежной буре спичка,
Ломаясь в середине пополам.

И времени совсем не оставалось
На то, чтобы поверить в чудеса,
Не только я, но и Земля ломалась,
Сдвигая равновесий полюса.

Был жаркий день и РА-гиперболоид
Прицелившись, под корень выжигал,
Из гомосапиенс выходит гуманоид,
Все так, как наш прогресс предполагал.

А мне опять приснился пирс и море,
Где лодки лепестками по воде,
Виток волны и поворот истории,
Адье, мой друг, любовь моя, адье.

Меняются стремглав шмотье и нравы,
Весь мир в руке — компьютерный пластмасс
Смотри! Летят! Врагов креста оравы
Не на меня, не на тебя, на нас.

БУДУЩЕЕ

В будущем все будут набиты
Энергией искусственного «хочу»,
Эдакие ходячие столбы-эбониты
К пряникам безразличные и к бичу.

Тупо смеющиеся рекламы,
Пропитанные эмульсией против морщин,
Сексапильные иконы и медиальные дамы,
Зачатые шприцем от пробирок-мужчин.

А мужчины-клоны без единой ошибки,
Любых цветов, размеров, по-зо-р,
Их символически висячие пипки —
Джойстик для игры в секс-монитор.

В будущем не будет социализма,
Деньги даже — и те ни к чему,
Золотой век глобального похуизма,
Рассчитанный компьютером кого-нибудь ГМУ.

Только собственный купол с шарами,
Зеркальными, отражающими свет и тепло,
Дружба с гуманоидами-ворами,
Подающими питание нам за стекло.

В будущем все будут очень счастливы,
Ни воспоминаний, ни стрессов, ни бомб.
Бесконечность обратной земной перспективы
Планета-зона с шестью миллиардами ромб.

Безвизовое перемещение в пространстве —
Мой безболезненный ночной глюк,
Тонуть и плакать в безмозглом хамстве
Под хохот таких же, как я, гадюк.

-7
Нравится
Не нравится
Комментарии к статье (0)