Судьба и ремесло

Женщина — дирижер! Здесь все необычно. Например, то, как она должна одеваться, чтобы выйти к оркестру передом, а к публике... У мужчин-дирижеров сюртуки из грубого материала, сидят, как мешки. Если одеть блузку, женская фигура выглядит как квадрат на сцене. Если короткий пиджак — попа становится центром внимания. А я так люблю наряжаться! Два концерта подряд в одном и том же костюме играть не могу. Мечтаю нашить себе разных камзолов. А пока мой любимый концертный наряд — это черные джинсы, белая блузка и черное мерцающее блестками платье.
Творческая семья — вот моя настоящая родина. Мама — пианистка, отец — актер и режиссер театра, теперь уже театральный импресарио. Что меня вдохновляло любить творчество с детства? Это то, что самые лучшие музыканты и актеры бывшего Союза бывали у нас в гостях, общение с ними давало сильные впечатления. Воспитание было классическое: музыкальная и балетная школа, театральный кружок, уроки английского. Я училась игре на скрипке и обязательно на пианино, это композиторский инструмент — я с детства сочиняла песенки и романсы на стихи поэтов XIX—XX веков. Лет в пятнадцать заметили продюсеры, и предложили сделать из меня «звезду». Началась «работа», дали установку: «Меньше слов, меньше музыки, меньше смысла и юбка короче». Тогда я окончательно поняла, что это не мой путь.
Поступила в высшее музыкальное Николаевское государственное училище по классу фортепиано. Бурно писала композиции. Правда, мама, искренне любя искусство, все же часто сокрушалась: «Как потом на все это можно прожить? Может, лучше учиться на скрипке, легче найти работу, ведь скрипку всегда можно взять под мышку...» Был у меня и кризисный год, когда пошатнулось здоровье, это был год переосмыслений: кому нужна классическая композиция на Украине, какой будет имидж в обществе, как этим можно заработать деньги, хочу ли я себя посвятить музыке? Я поняла, что не могу не посвятить. Не поехала в Киев, музыкальную столицу Украины, а выбрала Прагу для продолжения обучения. Мне так понравилось в Чехии, что буквально за три месяца я написала новую программу, с которой пошла на экзамены на композиторский факультет Пражской консерватории. Это был цикл песен на стихи Ахматовой, Гумилева, Мандельштама, Цветаевой. В музыкальном отношении на меня сильно повлияло романсовое творчество русских композиторов, постромантизм. По-чешски я знала только два предложения, но музыканты могут говорить между собой специальными терминами на итальянском, а решающим голосом стала музыка. Экзаменатор сказал: «Эта девушка будет хорошо говорить по-чешски, если она прирожденный музыкант». Когда стала учиться, то чешский язык и литературу сдавала только на отлично, кредит доверия оправдался. Преподаватели в Чехии прекрасно понимают, что выходцы из бывшего Союза — это их перспектива. Уже на следующий год взяла еще один факультет — дирижерский, стала совмещать два. А во время третьего курса поступила на дирижерское отделение Музыкальной Академии.
Мне нравится писать камерную музыку, но в рамках ремесла надо уметь сочинять в разных стилях и формах. За пять лет я перепробовала все. Дипломная работа — реквием для симфонического оркестра, смешанного хора и солистки. Это обычная католическая месса за упокой. Не знаю, почему стала писать реквием. Реквием писали многие великие композиторы: Верди, Шнитке, Моцарт. Верю только собственной интуиции. Детали — смерть бабушки, этот реквием ей посвящен. Для меня реквием — это переход, а не конец. В конце туннеля, где лампочка болтается, она у меня в 500 ватт. Реквием — это переход не только жизни и смерти, но и этапы жизненные, я чувствую эту турбулентность, как к концу все движется быстрее. Это и в творчестве, и в личной жизни.
«Кшефт» — святая вещь (с иврита — «сделка»), как говорят чешские музыканты. Бах, Моцарт не думали о том, что они творцы, они не чувствовали себя свободными. Они делали свое дело. Если бы не пришел барон N и не заказал шесть сонат для жены, их бы не было. Сейчас эти сочинения кажутся нам гениальными. Моцарт одной рукой играл в бильярд, другой хватал служанку, вокруг Баха шумно носились дети, а они писали! Шостакович сочинил «Кантату о Ленине» — и хорошая музыка. Нет «чистого» искусства. Творить — это не только талант, но и труд.
Если вы не в акции, вас не видят, вы уйдете в андеграунд и будете сидеть в подвале, вас будут оскорблять деньги, концерты на колоннаде. Для того чтобы быть востребованным, нужен профессионализм. Если сегодня о вас напишет «Нью-Йорк пост», значит, ваш агент заплатил, а если вы попали на пятую страницу, то, может быть, получите хороший контракт, и тогда делайте «чистое» искусство. «Би-би-си оркестр» тоже приедет на колоннаду в Карловы Вары, если за это кто-то заплатит. А заплатят, только если есть за что!
Сейчас пишу шансоны, выступаю с чешскими друзьями-актерами. Затраты физические и временные не окупаются. Сочиняем, репетируем, мы счастливы, когда приходят 10—15 человек, и кричим, как «раненные олени». Часто не можем заплатить за свой дринк после концерта. Но это работа для души. В этом жанре на меня повлияло творчество Вероники Долиной, Булата Окуджавы, Никитиных. Все сложилось в романтический «пубертальный крик». Меньше повлияла попса, в детстве я слушала только «Битлз», классику и рок-оперы: «Звезда и смерть Хаокино Мурьеты», «Исус Христос — супер-звезда». За пять лет в Праге я переслушала кванту музыки от барокко до авангарда, которую человек в состоянии прослушать за 25 лет. Теперь слушаю все, что должна, а люблю Шостаковича. Совсем отдельно начали писаться стихи, в продолжение «подросткового крика». Был период, когда писала только опусы, как я называю свои стихи.
Что сейчас творится на Украине? Публичный дом чище, чем то, что делается на эстраде. Оранжевая революция — это мракобесы, которые не дадут поднять голову ни обычному человеку, ни творцу. Всю жизнь я была там, как белая ворона. Мне приходилось делать маску. Разве так можно реализоваться? Для меня нет понятия — родина. Сейчас я чешский музыкант, принадлежу к чешской музыкальной жизни. Еврейка, русская, полячка, украинка — все перемешано. Нет национальной принадлежности, я — человек, если принадлежу, то к профессии, а не к религии или национальности.
Всегда была близка с родителями, им труднее изменить жизнь, чем молодому поколению, поэтому живу сама в прекрасной Праге, несу ответственность за себя и то, что делаю, а наша любовь в концентрате: раз в полгода встреча — любовный взрыв.
Планы на жизнь — жить.

Фото: Владимир Криницкий