Юрий Круглов. Шаляпин! В Басы!
Служить я пошел, как только исполнилось 18 лет - призывной возраст. Хотя была возможность получить отсрочку, но существует дедовщина и я это знал: старший по званию и старший по службе меня будут вынуждать катрошку почистить, отжиматься от пола и т.д. Но я не мог представить, чтобы «старшой» был младше меня по возрасту и унижал меня - я за себя в такой ситуации не отвечаю.
У меня было музыкальное образование, на горизонте консерватория, поэтому еще до призыва я прослушался предварительно в ансамбле песни и пляски Краснознамееного Черноморского Флота. У них был концерт в Доме офицеров. Начальник узнав, что пришел баянист: «Принесите-ка быстро баян». Принесли концертный баян и я заиграл фугу Баха. Он говорит: «Давай «Яблочко»». Я «Яблочко» не умею, но подберу.
Для начала меня муштровали пол года в морской пехоте, потом взяли в ансамбль... на телефон дежурным по вахте. Все танцуют, поют, играют, а я день, другой и третий – все маюсь. Начинают на меня криво посматривать. А в кубрике гитара. Вот я и запел сочным басом «Отговорила роща золотая»... Ребята сказали: зачем тебе баян – за плечами 16 киллограм таскать, давай в хор. Лучше в хор, чем обратно в пехоту, тогда уже начали забирать ребят в Афганистан. Прихожу к хормерстеру: «Олег Михайлович, (ему было 24 года наверно тогда, но даже в голову не приходило сказать Олег) мне ребята сказали, что голос есть. Он говорит, мол, да ладно, у всех есть голоса... Тогда я ухожу их ансамбля, ничего мне не светит, только место занимаю. Ну, говорит, давай и по клавиатуре рояля прошелся: «Какую песню споешь?». А я песен не знаю, только оперные арии. Ну, давай «Широка страна моя родная...» Я запел... Он: «Шаляпин! В басы»». С тех пор я на репетициях обмирал от счастья - я с ними, они необыкновенные, небожители - артисты.
Все же я попал в элиту армии. Это по всему чувствовалось. Не только то, что для меня, как для артиста, за счастье было работать с профессионалами, но и в армейских буднях. В казарме мы устраивали вечера. Завешивали одеялами окна, все щели и накрывался в абсолютной нищите стол на 30 человек. Это не просто пьянка была, ребята с тостами выступали. Выходил имповизированный ансамбль – балалайка, фагот и кларнет и они пели. Голос просыпался, «ведь нельзя же не петь...».
В хоре, если ты чего-то неумеешь, то подключаешься со всеми. А голос – это мышца, ее надо тренировать. Вот я и «качал» мышцу три года.
Что я могу сказать о патриотизме? У нас это всегда такое запутанное понятие. Мой папа, контр-адмирал, никогда не хотел быть моряком. Интересная у него история. Он был из деревушки, где паспартов не было у людей. Был сталинский клич – на шахты, и мой дед Емельян Петрович поехал в незнакомые места. А были там бандюки, уголовники, а отец учился на вечернем и мечтал вырваться из гиблого места. В один год вдруг произошел недобор в военное училище и его взяли со средним техническим образованием без экзаменов. Получил свой шанс. Учился потом в Академии Генерального штаба, продвигался по службе благодаря порядочности и серьезности.
Была у меня проба пера – мои друзья начали в партию вступать. Звание заслуженного или народного артиста было невозможно получить беспартийному. Начали подталкивать: надо в партии быть, а уж потом уметь играть, петь, фотографировать, писать... Талантливых много, но надо, чтоб партийные были. Да еще по блату. Не достаточно «я хочу в первых рядах вступить...» надо еще две рекомендации - и ты кандидат в партию. Вот я взял шариковую ручку и что-то там набрасал. Отец увидел на столе заявление как мне врубил: «Открой мой партбилет, посмотри сколько я заплатил партвзносов, на них в Африку на охоту ездят эти подонки». Тагда я понял, что в тяжелом душевном конфликте живет. Почему не говорил раньше? Боялся, чтобы я в школе не проболтался...
Так я народного не получил и в партию не вступил.
Армейская история на этом не кончается.
Когда я стал петь в пражском Национальном театре и получил чешское гражданство, я неожиданно обнаружил в почтовом ящике одну за другой повестки из военкомата. Подумал, что какая-то формальность, отпросился с репетиции. Но оказалось, что вызвали на медкомиссию. Раздели до трусов, мочу взяли, рост измерили и решили, что «годен для строевой». Я поверить не мог - мне уже больше сорока лет, войны нет... Я долго разговаривал, горячо убеждал, но мне объясняли, что я по всем статьям пригоден: зрение, и слух, и печенка , и селезенка – все в порядке. Швейк отдыхает! Швейк не был в моем возрасте, когда попал в армию... А у меня репетиция в оперном театре. «Ну если ваш театр важнее, чем наша армия!» - предположили в комиссии... И армия ваша, и театр тоже ваш! Выдали военный билет, воинское звание написали «солдат». Так я остался с чистыми погонами – солдат с бородой.
