«Картина мира» Александр Козлов

Лето банится

Лето банится в нирване,
Опуская красный круг,
В наслажденье полной ванны,
Обрамленной, как ни странно,
В негу глины котлована
И в зеленую махру.

Распласталась луговица
Навзничь сторону по ту,
Цветом солнечной горчицы
Теребит сквозь сон ресницы.
Тишина и только птицы
Наблюдают наготу.

Отражения так кротки,
Не поднимется рука.
Лишь оранжевая лодка,
Омокая весла-локти,
Недомылком подбородка
Разрезает облака

Мает май

Май меня конкретно мает
Легкомысленной игрой
В сумасшествие сурепки.
Только я на память крепкий,
Это зрелище старо.

Зорким глазом канарейки
Неотрывно смотрит рок,
Утопая в душных волнах.
Ба, да это же подсолнух,
Неудавшийся цветок.

Чем кичишся, глупый олух,
Он тебя поминет зуд.
Все сочтется на покосе.
Разойдясь, хозяйка-осень
Выжмет постную слезу.

Чужой пророк

С небрежностью судьбой пропененной обронен
Пустой рапан отринутый, немой,
Топорщит пятерней рогатую корону
И молит, и клянет, и тянется домой.

Наставив перламутр диковинного уха,
Пустой рапан подслушивает, как
Роняет белый крик в песчаную краюху
Неясная печаль чужого языка.

Скупой росой талант одаривает всуе
Пустой рапан в распоротой тиши,
Пророчит естество, на лезвии танцуя
Ранимой глубиной распахнутой души.

Мистерия

Уходит день, гранитом лестниц
Течет последнее тепло.
Алмазным рогом режет месяц
Для окон желтое стекло.

Вот поезд змеем сладострастным
За речку медленно ползет,
Везет счастливых и несчастных
И молоточками кует.

Аллеи чопорных акаций
Вершат таинственный обет,
Иголками в уставших пальцах
Стачают запоздалый свет.

И в тишину звонарь роняет
Со старой башни, хриплый тон
Он бередит, и осеняет,
И обещает легкий сон.

Кто я? В еще не поздний вечер,
Бунтарь и шут, успею ль сметь
Воспеть, то плача, то переча,
И матерь-жизнь и тетку-смерть.

Приходит ночь, незримый враг мой,
Прервав фантазии зрачков,
Во тьме колышет диафрагмой
Покровы легких облаков.

Рыбное над Здобной

Лето, Рыбное над Здобной,
Деревенька без забот.
Добираться неудобно,
Но природа высшей пробы
И никто меня не ждет.

Может, где-то на пригорке
Дом необжитый, пустой,
Хлеба высохшая корка,
Мебель, сложенная горкой,
Ждут скитальца на постой.

За разболтанной калиткой
Ностальгический покой.
Сад запущенный и дикий
Угощает земляникой
Зарумяненной рукой.

В речке рыбина взлетела
Вспышкой сварочной дуги,
Изогнувшись сильным телом,
Бьет о воду оголтело,
Натыкаясь на круги.

Я безгрешен в вечном рае,
Нет печали, канул страх,
Я лежу и загораю,
Даже, кажется, сгораю
На божественных лучах.

Похлебка

Как тут можно пойти и прилечь?
В руки просится огненный меч,
В созидательной фабуле мысли
Торжество раззадоренных плеч.

Чтоб насмарку не вышли труды,
Зачерпнули из речки воды
Повара в острых клоунских шапках
Из концов очень древней звезды.

Расчленяет на семя и сор
Шут юродивый острый топор,
Котелки полированных пяток
Жадно лижет веселый костер.

Ловким пальцем орудует бес,
В дыры сыплется манна с небес.
Знатоки заправляли похлебку
И состряпали чудо чудес.

Проклятие

Не знаю, кто я,
И не знаю, где я,
За мной следит
Не дремлющий циклоп,
С плечистых потолков
На тонкой шее
Поблескивает лысое стекло.

Я неподвижный
В гипсовой постели,
Я жив еще или уже отлит,
Когда с утра мне кто-то
Душу в теле
Динамиком
Назойливо бодрит.

Я что ли проклят,
Загнанный в бутылку,
Молчат и дверь,
И дохленький звонок.
Чего дождусь
В побеленной копилке,
Безликий
Отчеканенный кружок?

Вставай, родной,
Иди покушай супчик.
И вдруг всплакнет,
Присев на уголок.
Бабуля, что ты?
Что ты, дед, голубчик?
Да будет нам
И белка, и свисток.

Не знаю, кто я,
И не знаю, где я.
И так всего порой
Бывает жаль,
Когда считает каплями
Мгновенья
Кухонный кран
В облезлую эмаль.

Cветла печаль

Безвольный горизонт неизлечимо
Кирпичною трубой
Задумчиво дымит.
Заросший холм назойливой щетиной
Скуластый склон от края подсинит,

Сдвигает мятый фетр за гребень крыши
В просвете сонма туч,
Еще светла печаль,
И галстук, что давно из моды вышел,
Живых зрачков подчеркивает сталь.

Подвешен в нитях гамака

Подвешен в нитях гамака,
Я наблюдаю,
Как, проплывая, облака
На веки тают.

Красотка рыжая прядет
На пальчик локон
И потихонечку крадет
Мой летний кокон.

Но, я согласен, черт возьми,
С лесною сенью
Переродиться до зимы
В ряды поленьев.

Пока истрепанный фасон
Не канул в Лету,
Последний раз увидеть сон
О жарком лете.

Мне сорок лет

Мне сорок лет. Где я вчерашний,
Душой распахнутой соря?
И попадаются все чаще
Навстречу черные монашки
Из ближнего монастыря.

Порой так хочется забыться
От поражений, от побед.
Еще не перестав стыдиться,
Тайком заглядываю в лица,
Монашки, есть у вас ответ?

Подачка жалкая, на бедность,
Печатью призрачной любви
Их перламутровая бледность
Не утолит мою поседлость,
Я не приму ее — увы!

Вернусь домой. Дождливый вторник,
Не то, не то... И в горле ком.
Лишь ветер, верный мой поклонник,
Жемчужины на подоконник
Плеснет распахнутым окном.